 |
| В.Ю. Катасонов. Православие и Капитализм |
Определенная отстраненность Церкви от социальных проблем имеет свои исторические корни. На протяжении многих веков Церковь существовала в условиях традиционного общества и руководствовалась так называемой умеренной хозяйственной доктриной.
Суть ее в том, что Церковь не возражает против богатства, накапливаемого человеком, но призывает не привязываться к нему душой. При этом допускается частная собственность. Большая часть жизни человека традиционного общества протекает в «малом» круге — круге своих единомышленников (для христианина — это окружение таких же, как он, христиан). При распаде традиционного общества и быстром развитии товарно-денежных отношений христианин оказывается втянутым в «большой» социум, где привычное ему христианское окружение почти отсутствует. Невольно такой человек начинает задумываться над вопросом: как ему, будучи христианином, жить в этом «большом» социуме? Приспосабливаться? Бежать из этого социума «в леса»? Преобразовывать «большой» социум на христианских началах? Искать пути возвращения в традиционное общество? Церковь, к сожалению, слабо помогает человеку разобраться в этих сложных вопросах, продолжая по инерции общ
Но в какой-то момент времени не только перед паствой, но и перед самой Церковью как земной организацией, которая сама существует не в «четвертом» измерении, а в «большом» социуме, такие вопросы встают в полный рост. Становится очевидным, что «умеренная» хозяйственная доктрина христианства, асоциальная по своей сути, сегодня не устраивает никого.
Остается выбор двух достаточно «социально заточенных» доктрин:
а) «святоотеческая» доктрина (идея коллективизма, общественной собственности и т. п.);
б) «протестантская» доктрина (ориентация на прибыль, частная собственность, наемный труд и т. п.).
И церковная иерархия делает выбор в пользу «протестантской» доктрины. Выбор этот не афишируется. Иногда он даже прикрывается небольшими дозами антикапиталистической риторики.
Наши церковные власти порой критикуют отдельные стороны сложившейся в России социально-экономической системы, но при этом не дают принципиальной и целостной духовной ее оценки. Здесь мы имеем в виду, прежде всего, такой документ, как «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви» (принят на Архиерейском Соборе РПЦ в 2000 году). Также можно отметить «Соборное слово XI Всемирного Русского Народного Собора», посвященное проблеме богатства и бедности в мире и современной России (март 2007 года) и т. д. К большому сожалению, подобного рода документы не дают сколько-нибудь ясного представления о том, каков социально-экономический идеал нашей православной Церкви, и даже могут создавать иллюзии относительно того, что капитализм и христианство способны уживаться и даже в чем-то дополнять друг друга.
В своем ощущении отсутствия внятной позиции нашего церковного руководства по социально-экономическим вопросам я не одинок. Например, А. Журавлев в своей статье «Религиозная этика и бизнес» в начале 2004 года писал: «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви», принятые юбилейным архиерейским собором в августе 2000 года, к сожалению, не дают ясного представления о православном взгляде на экономическую жизнь во всем ее разнообразии. Возможно, это является следствием компромиссного характера данного документа, четко формулирующего позицию РПЦ в основном по вопросу собственности: «Церковь признает существование многообразных форм собственности. Государственная, общественная, корпоративная, частная и смешанные формы собственности в разных странах получили различное укоренение в ходе исторического развития. Церковь не отдает предпочтения ни одной из этих форм…» Видимо, «Основы социальной концепции…» — не тот документ, в котором пристало разбирать в подробностях макроэкономическую и даже политэкономическую проблематику. Однако когда автор, готовя эту статью, обратился в службу коммуникации Московской патриархии с просьбой назвать иные, кроме «Основ…», источники, имеющие отношение к экономическим воззрениям русского православия, ответа не было» [42] .
Однако как раз в начале 2004 года на свет появился «православный» документ, имеющий отношение к экономической проблематике, — «Свод нравственных принципов и правил в хозяйствовании» (он разрабатывался при активном участии наших церковных властей и был принят в феврале 2004 года на VIII Всемирном Русском Народном Соборе). Мне пришлось провести детальный анализ данного документа, в результате которого я пришел к следующему выводу: «Свод нравственных принципов» призван лишь упорядочить «дикий» капитализм в России и придать ему некий вид «цивилизованного» капитализма, а погоню бизнеса за прибылью узаконить как «норму» нашей жизни (на языке разработчиков документа это называется «православное предпринимательство»). В этой связи у меня родилось предложение дать ему более короткое и точное название: «Моральный кодекс строителя капитализма»[43] . Некоторые скажут, что автор данной книги слишком строг и придирчив в своей оценке. Но, слава богу, он не одинок в своей оценке.
Вот что пишет по поводу данного документа современный исследователь капитализма Александр Молотков: «Даже при самых благонамеренных попытках христианского оправдания предпринимательской деятельности, основанной на личном интересе, при самых обтекаемых и сбалансированных формулировках, никогда не преодолевается этот принципиальный нравственно ущербный барьер — служения себе. К сожалению, наглядный пример подобной ущербной (если не сказать извращенной) попытки христианского оправдания предпринимательской нравственности дает «Свод нравственных принципов и правил в хозяйствовании», принятый в феврале 2004 года на Всемирном Русском Народном Соборе. Этот документ невозможно читать без какой-то внутренней тошноты, настолько густо он замешан на духовно-нравственном лукавстве. Каждый его пункт, каждая его мысль, как бы высоко и благородно ни поднимались, в итоге все равно замыкается на себя, на отчужденную от общества самость предпринимателя, ищущего даже в самых высоких заповедях личный предпринимательский интерес.
В этом документе нет ничего специфически христианского или русского, в своей нравственной обтекаемости он вполне удовлетворит и любого предпринимателя-иудея (что, видимо, и подразумевалось разработчиками), так как всегда оставляет некоторую нравственную нишу для относительно личного понимания меры экономической справедливости в отношениях с обществом и ближними. Это же относится и к мере жертвенности и благотворительности — в любом случае она ограничивается личной (остаточной) мерой достатка, которую предприниматель определяет для себя сам. В то время как христианское понимание жертвенности предполагает полную самоотдачу Богу и ближнему по примеру «лепты вдовы» (Мк. 12: 41-44)» [44] .
Под эгидой Московской Патриархии РПЦ все чаше стали проводиться семинары, круглые столы и конференции с достаточно непривычной для нашей церкви тематикой: «православный бэнкинг», «православный фандрейзинг», «православные эндаунтменты», «православные финансовые инструменты» и т. п. Слова исключительно иностранные, которые и на Западе появились сравнительно недавно, когда там уже прочно утвердился капитализм. Часть нашей церковной иерархии, видимо, хочет не отставать от «прогресса» и внедрять капитализм не только в стране, но и внутри церковной ограды. Появляются сообщения о том, что в Патриархии обсуждаются проекты создания и использования в интересах Церкви «православных эндаунтментов» (фондов, инвестиционные доходы которых могут использоваться на финансирование текущих расходов церкви, а основной капитал остается в неприкосновенности) и различных «православных финансовых инструментов» (банковские депозиты, ценные бумаги) [45] .
Все это в точности повторяет тот путь, по которому шла католическая церковь, которая сегодня превратилась в весьма профессионального игрока на финансовых рынках и вполне вписалась в «рыночную экономику» [46] .
Справедливости ради отметим, что попытки «вписаться» в «рыночную экономику» наблюдались в нашей церкви до 1917 года, однако они тогда своевременно пресекались; свободные средства церкви могли размещаться лишь в государственных учреждениях (Государственный банк, Министерство финансов). Дадим небольшую справку по данному вопросу: «Все церковные денежные капиталы должны были в обязательном порядке помещаться в государственные ценные бумаги и храниться в Государственном банке. Когда в 70-е годы XIX века появились городские и частные банки, платившие больший процент, чем Госбанк, и церковные учреждения стали помещать в них свои средства, правительство оценило это как преступление, и в 1882 году Синод отдал строжайший приказ передать все церковные вклады из частных банков в Госбанк и впредь не иметь дела с частным денежным рынком» [47] .
Вот самая последняя информация на тему о том, как наша церковь стремится вписаться в «рыночную экономику». 12 сентября 2011 года в храме Христа Спасителя состоялось заседание Экспертного совета «Экономика и этика» при Святейшем Патриархе Московском и всея Руси совместно с Центром социально-консервативной политики партии «Единая Россия» и Клубом православных предпринимателей на тему «Вера, труд и капитал. Базовые социально-консервативные ценности — основа новой промышленной и кадровой политики» [48] . Даже само анонсированное название мероприятия навело на мысль, что его организаторы попытаются «синтезировать» православие («веру») и капитализм («капитал»). Интуиция нас не подвела. Как сообщается в информации о проведенном заседании, одним из главных вопросов обсуждения был «перспективы построения в России «социального капитализма»». Вот так: оказывается, «социальным идеалом» экспертов при МП РПЦ является построение в России «социального капитализма»!
«Социальный капитализм» — словосочетание примерно из того же разряда, что и «человеколюбивый убийца», «целомудренная блудница» или «христолюбивый сатанист». «Круче» «социального капитализма» разве что «православный капитализм». Впрочем, скоро может дойти и до этого. Религиозный обозреватель и публицист Егор Холмогоров, считающий себя православным человеком, сумел в своем сознании «синтезировать» капитализм и православие и делится своим «открытием» с читателями: «Если проецировать основы «православной этики» (ее идеалом он считает этику русских дореволюционных старообрядцев. — В. К.) на хозяйственную и социальную жизнь, то можно сказать, что ее внедрение (точнее — восстановление) приведет в России к формированию постиндустриального социального капитализма»[49] .
Мы не отрицаем необходимости изучения положительного опыта хозяйственной деятельности старообрядцев в дореволюционной России. По нашему мнению, одной из главных причин торговых и промышленных успехов старообрядцев был дух солидарности и взаимной поддержки. И такой дух нам сегодня надо возрождать в Церкви. Мы против того, чтобы, ссылаясь на успехи старообрядцев, начать возрождение «духа капитализма», который как раз и ведет к разрушению духа солидарности и взаимной поддержки.
Если подходить к оценке старообрядчества честно и непредвзято, то следует признать: оно действительно сыграло немалую роль в становлении в дореволюционной России «духа капитализма». Сегодня неопровержимо доказано, что старообрядчество (наряду с масонством) было той силой внутри страны, которая активно вела Россию к февралю 1917 года [50] .
Кстати, даже в православной нашей церкви (не старообрядческой) до революции существовало достаточно «толерантное» отношение к капитализму. Как пишет Н. В. Сомин, «теория благодатности русского капитализма бытует в нашей Церкви, к сожалению, давно. Весь XIX век в наших семинариях и академиях учили, что частная собственность «священна» [51] . Даже сегодня, когда перед нашими глазами имеется печальный опыт революций 1905 и 1917 годов и гражданской войны, многие патриоты и христиане ностальгически вспоминают об «успехах» «русского капитализма» начала XX века.
Выше мы привели образец такой оценки — книгу М. В. Назарова, который восхищается «успехами» дореволюционной России, но забывает сказать про цену этих «успехов»: быстро растущую внешнюю задолженность России, установление контроля иностранного капитала над рядом ключевых отраслей российской экономики, социальную поляризацию общества, рост бедности и обезземеливание крестьянства на селе и т. п. Быстрое разрушение крестьянской общины (которая была не только экономической, но и религиозной общиной) повлекло за собой ослабление веры и утрату благочестия во всех слоях населения России.
Тот же Сомин совершенно правильно указывает, что всякого рода проекты создания (или возрождения) «православного капитализма» свидетельствуют о непонимании сущности капитализма и христианства, сеют опасные иллюзии: «Капитализм с православным лицом» противоречив — это гибрид волка с ягненком. И неважно, какой он — русский или западный. Надежды на то, что гигантская машина капитализма вдруг вместо греха начнет производить добродетель, иллюзорны. Полагая в основу экономики капитализм, создать подлинно православное государство вряд ли возможно»[52] .
Даже в Америке, где, как известно, христианство существует в форме протестантизма, и где интенсивная «промывка мозгов» среди населения велась на протяжении длительного периода, очень многие люди интуитивно ощущают: христианство и капитализм несовместимы. Об этом свидетельствуют различные социологические исследования. Например, опрос общественного мнения, проведенный в 2010 году в США, показал, что 44% респондентов согласились с тем, что «капитализм и свободная рыночная экономика противоречат христианским принципам»; не согласились 36 % респондентов; остальные затруднились с ответом[53] . С учетом таких настроений американские пасторы и проповедники воздерживаются от прямого восхваления капитализма как социального идеала, иногда даже позволяя критику отдельных его сторон. Мы не питаем никаких иллюзий насчет этой критики: она рассчитана на публику, является заигрыванием с паствой.
По умолчанию западная церковь давно уже приняла капитализм. Капитализм «научно обоснован» в западной богословской литературе (которую простые граждане не читают): «Западные богословы утверждают, что капиталистический способ производства справедлив, эффективен и, главное, обеспечивает людям свободу. Да и сами бизнесмены — люди совершенно необходимые: они производят нужные людям товары и предоставляют рабочие места. Так что именно их следует считать настоящими христианами» [54] . В западном богословии речь идет не об отмене капитализма, а об «исправлении отдельных его недостатков». Примечательно, что в энциклике Папы Римского Иоанна Павла II Centressimus annus (1991 год) социально-экономическая доктрина Римского престола была «скорректирована» таким образом, что католицизм встал полностью на позиции «протестантской этики». Произошла полная «конвергенция» католицизма и протестантизма во взглядах на капитализм и финансово-экономическую сферу общественной жизни. Теперь у Запада стоит задача, чтобы такой «конвергенции» подвергнуть православие.
Наши религиозные «эксперты» и некоторые представители церковной иерархии стараются в вопросах «научного осмысления» капитализма не отставать от западных (католических и протестантских) коллег. Мы не удивимся, если следующим шагом в направлении осмысления нашими иерархами и их «экспертами» общественной жизни станет «богословское заключение» о том, что лишь капитализм создает условия для реализации христианством своей духовной миссии.
А там, глядишь, в России появится гибрид под названием «протестантское православие» или «православный протестантизм». Впрочем, в России уже был «православный протестантизм» в виде старообрядчества, хозяйственная этика которого весьма была похожа на западную протестантскую этику. Упомянутый нами Е. Холмогоров фактически и призывает к возрождению «православного протестантизма», который, в свою очередь, позволит построить в России «социальный капитализм», а одновременно и спасти души его строителей. Ему вторит кандидат богословия М. В. Первушин (сотрудник Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата), который считает, что будущее России — в так называемом русском капитализме, который можно построить на базе возрожденной хозяйственной этики старообрядцев[55] .
Метания наших «православных теоретиков» в вопросе определения экономической модели для России доходят даже до того, что они предлагают ориентироваться на «исламскую модель экономики». Правда, слава богу, это не мнение церковной иерархии, а частные мнения, высказываемые на форумах в Интернете или в периодических изданиях [56] . Даже не погружаясь в многочисленные тонкости «исламской этики» хозяйствования, можно сказать, что «исламская модель экономики» — дутый пузырь. Главная норма «исламской этики» в экономике — запрет на взимание процента по ссудам и кредитам. Для практической реализации этой нормы были созданы так называемые исламские банки. Однако фактически конкурентоспособность таких банков, функционирующих в капиталистической среде, обеспечивается за счет разных форм государственного субсидирования (часто хорошо закамуфлированного). «Исламские банки» — это искусственные «оазисы» в мире капитализма.
Небольшие по числу жителей страны Персидского залива обеспечивают своему населению высокий уровень жизни не за счет «исламской модели экономики», а за счет продажи капиталистическому Западу заложенной в их недрах природной нефти. А те мусульманские страны, где нет больших запасов углеводородного сырья, имеют очень скромный уровень жизни или даже влачат нищенское существование. Все мусульманские страны (и богатые, и бедные) — периферийные части глобальной капиталистической экономики. Заглядываясь на них как на эталон, мы фактически ориентируемся на модель зависимой (полуколониальной) капиталистической экономики.
Экономический кризис, или Суд Божий?
Так, в последние годы в связи с развернувшимся в России и во всем мире экономическим и финансовым кризисом даже самые отстраненные от светской и мирской жизни представители церкви (православной, католической, протестантской) вынуждены были обсуждать вопросы, связанные с причинами указанного кризиса и путями выхода из него. Примечательно, что большинство этих представителей (не только в протестантской и католической церквях, но, к сожалению, также в православной церкви) обсуждение вели и ведут на языке экономистов и социологов. Совершенно справедливо указывается на социально-имущественную дифференциацию и поляризацию капиталистического общества; на недостаточность платежеспособного спроса, вызванного снижением доли заработной платы в валовом продукте; на неконтролируемую эмиссию американского доллара и т. д. и т. п. Для преодоления кризиса предлагается совершенствовать механизмы перераспределения общественного продукта, умерить алчность корпораций, прекратить строительство «финансовых пирамид» и т.п. Все это необходимо, но не достаточно. Все это вторично по отношению к духовным средствам борьбы с кризисом. К сожалению, серьезная оценка причин кризиса и определение путей выхода из него с позиций истинно христианской социологии встречаются в выступлениях представителей нашей Церкви крайне редко. Иногда они могут даже «лягнуть» капитализм, но подобные смелые заявления «повисают в воздухе», поскольку не вписываются в общий контекст их заявлений и выступлений.
Приведем в качестве примера мероприятие, которое проходило летом 2011 года в Париже, — XVIII ежегодная конференция Межпарламентской ассамблеи Православия (МАП). В Конференции участвовали также представители Русской Православной Церкви. Процитируем фрагмент из официальной информации об этом мероприятии: «По благословению Святейшего Патриарха Кирилла в Конференции принял участие священник Андрей Елисеев, секретарь Представительства Русской Православной Церкви при европейских международных организациях в Брюсселе. В своем выступлении он отметил, что Церковь призвана на основании Священного Писания пророчески и действенно утверждать в сердцах людей Высший Закон и давать нравственную оценку всем важнейшим событиям, происходящим в мире, содействовать справедливому общественному устройству. «Очевидно, подчеркнул он, что мировой экономический кризис — это очередное напоминание о том, что необходимы такие механизмы, которые бы ограничивали благосостояние отдельных личностей и мегакорпораций с целью перераспределения ресурсов планеты в интересах людей, в том числе будущих поколений, а не узких деловых кругов. Экономические решения не дают ответов на все вопросы, связанные с кризисом. Он сам является порождением порочной практики и духа капитализма, все более утрачивающего гуманистическую составляющую. Нам нужен не только эффективный, но и нравственно ответственный бизнес, экономика должна иметь в том числе и духовное, и человеческое измерение» [57] .
Данное публичное заявление представителя церковной иерархии является типичным (или «типовым»).
Во-первых, в нем есть ритуальный «камень», брошенный в адрес капитализма: кризис «является порождением порочной практики и духа капитализма». Тезис правильный, но не раскрытый.
Во-вторых, в нем есть ритуальный призыв создать «механизмы» по обеспечению более равномерного распределения ресурсов и ограничению благосостояния «отдельных личностей». В истории человечества уже были случаи, когда одни личности «ограничивали благосостояние» других «отдельных личностей». Например, в 1917 году в нашей стране. Мы уже это проходили.
К сожалению, в данном тезисе не раскрываются тонкости предлагаемых «механизмов», а без этого он превращается в декларацию.
Но дальше (как всегда) начинаются странности. Выступающий сказал, что капитализм все более утрачивает «гуманистическую составляющую». Здесь он показывает полное непонимание духовной сущности капитализма.
По его логике, получается, что есть «плохой», а есть «хороший» капитализм и что кризис — порождение «плохого», утратившего «гуманистическую составляющую» капитализма. Заметим, что капитализм уже, по крайней мере, два столетия переживает так называемые «циклические кризисы», на которые в свое время обратил пристальное внимание К. Маркс.
Кроме того, выступающий предложил делать ставку на «эффективный» и «нравственный» бизнес. Заметим, что «бизнес» — слово английского происхождения. Смысл этого слова не вызывает сомнений: «бизнес — самостоятельная, осуществляемая на свой риск деятельность, направленная на систематическое получение прибыли от пользования имуществом, продажи товаров, выполнения работ или оказания услуг лицами, зарегистрированными в этом качестве в установленном законом порядке. Эффективность предпринимательской деятельности может оцениваться не только размерами полученной прибыли, но и изменением стоимости бизнеса (рыночной стоимости предприятия)»[58] . Нетрудно заметить, что бизнес с его стремлением к максимальной прибыли (а выступающий призывает делать ставку на «эффективный» бизнес!) и есть суть капитализма. Капитализм без бизнеса (эффективного или, по крайней мере, стремящегося быть эффективным) — такая же бессмыслица, как и церковь без прихожан или лес без деревьев.
И наконец, насчет призыва священника к тому, чтобы экономика имела «духовное измерение». Вообще-то экономики без «духовного измерения» в природе не бывает. Вопрос в том, каково это «духовное измерение». Даже «дикий капитализм», который появился на просторах нашей страны, также имеет «духовное измерение». Кто-то называет это «язычеством», кто-то — «протестантской этикой», кто-то — «талмудическим иудаизмом» и т.п.
А вот какое «духовное измерение» экономики нужно нам, православным, священник так и не раскрыл.
К сожалению, подобные малосодержательные (а порой бессмысленные) заявления и выступления от имени Церкви стали нормой, что не помогает выходу России из кризиса, а наоборот, затрудняет его. По сути это попытка если не служить, то, по крайней мере, оправдать служение Богу и мамоне одновременно. А это, как сказал Иисус Христос, невозможно. Следовательно, имеет место вольное или невольное поощрение тех, кто служит мамоне.
Примечательно, что наши церковные иерархи и окружающие их «эксперты» очень полюбили всякие иностранные слова, смысл которых, как мне кажется, они не всегда хорошо понимают: фандрайзинг, банкинг, маркетинг, консалтинг и т. п. Причем всегда стараются добавить «православный», чтобы казалось благопристойно и «духовно».
И в то же время русские слова им кажутся устаревшими и неубедительными. Подмена слов в лексиконе христианских людей — знамение нашего времени, она все более затрудняет понимание духовных причин нашего жизненного неустройства и незримо меняет христианское сознание. Например, «кризис» — слово греческое и означает «суд». Если бы мы говорили не «кризис», а «суд» (естественно, суд Божий), то до нас быстрее дошло бы понимание духовной сущности современной капиталистической экономики. Еще в прошлом веке верующие люди (не только православные, но даже католики и протестанты) понимали духовный смысл кризиса как некоего «сигнала» (часто очень «болевого»), посылаемого Богом человеку за грехи. Понятно, что если кризис экономический, то он напоминал о таких грехах, как алчность, сребролюбие, любостяжание, лихоимство, зависть, отсутствие любви к ближнему, жадность и т. п. Повторим: даже протестанты (наиболее духовно чуткие) понимали причинно-следственную связь между грехом и экономическим кризисом. Швейцарский протестантский богослов Карл Барт (1886—1968) даже создал новое направление в богословии — «теологию кризиса»[59] . <…>
Современным грехам — современный и кризис. И действительно, Бог использовал современное средство, ударив по современным людям: ударил по банкам, по биржам, по финансам, по валюте. Опрокинул столы менял по целому свету, как некогда в Иерусалимском храме. Произвел небывалую панику среди купцов и менял. <…>
Сегодня в православии появилось большое количество людей, которых условно можно назвать «христианскими агностиками». Они демонстративно устраняются от размышления над метафизическими вопросами устройства современного общества, заявляя, что такие «ненужные» вопросы лишь отвлекают человека от дела личного спасения.
Довольно часто даже маститые богословы говорят о том, что христианство не должно заниматься поиском путей преображения социальной действительности. Но это мнение вступает в противоречие с положениями главы I «Основ социальной концепции» Русской Православной Церкви: «Церковь должна пройти через процесс исторического кенозиса, осуществляя свою искупительную миссию. Ее целью является не только спасение людей в этом мире, но также спасение и восстановление самого мира». Чуть далее «Основы» гласят: «Недопустимо манихейское гнушение жизнью окружающего мира. Участие христианина в ней должно основываться на понимании того, что мир, социум, государство являются объектом любви Божией, ибо предназначены к преображению и очищению на началах богозаповеданной любви. Христианин должен видеть мир и общество в свете его конечного предназначения, в эсхатологическом свете Царства Божия».
Впрочем, о том, что внешние, социальные условия совсем не безразличны для христианина — как с точки зрения его земной жизни, так и тем более с точки зрения спасения его души, отмечали некоторые святые отцы — как раннего христианства, так и уже нашего времени.
Если Церковь «соборная», это значит, что она представляет собой сообщество объединенных любовью людей. Истинная любовь исключает частную собственность. Невозможно себе представить соборную общность людей, в которой каждый разделяет имущество по принципу «мое — чужое». Истинно соборная общность людей может существовать только на основе общественной собственности.
Если Церковь «апостольская», это значит, что она должна следовать по стопам двенадцати ближайших учеников Христа, которые после сошествия на них Святого Духа создали в Иерусалиме первую христианскую общину (коммуну), основанную на общности имущества.
Итак, Православная Церковь не может рассматривать общество, основанное на погоне за богатством, на частной собственности и индивидуализме, своим идеалом. Более того, такая модель социальной организации, называемая капитализмом, противоречит Символу Веры, а стало быть, основным принципам христианства. Идеалом социальной организации христианской жизни является сообщество верующих людей, базирующееся на любви, совместном труде и общей (общественной) собственности. Самый главный принцип — любовь, из которого вытекают и справедливость, и взаимопомощь, и творческий характер труда, и бережное отношение к общей собственности, и разумный подход к своим потребностям, и другие правила социальной организации жизни...
Источник: http://www.za-nauku.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=9934&Itemid=39
